— Я так скучаю по нему, Марк.
Женщина напротив — с осунувшимся телом, безумным взглядом, слепой надеждой на что-то в глазах, — вызывает ощущение бесконечного раздражения на самых кончиках пальцев. Хочется встать, оттолкнуть её прочь, оглушительно хлопнуть дверью и никогда не возвращаться, но что-то сдерживает этот порыв вот уже десять лет, не позволяя ему так глубоко скатываться. Даже сейчас, когда Марк готов был поклясться — после того, что он повидал, после наставлений Учителя он сможет оттолкнуть мать; всё обернулось прахом от одного только взгляда за судорожные метания её зрачков. Она — больше не человек, отсутствие души, жалкий сгусток загубленной жизни, сломавшейся тихо, мгновенно и без излишних метафизических терзаний. Когда Марк был ребёнком, он даже не сразу заметил это, а потом замечать стало слишком поздно.
— Кажется, мне уже пора, мам.
Безмолвно кивнуть, в последний раз сжать на прощание сухие пальцы и выползти за порог, с наслаждением втягивая в ноздри затхлый воздух подъезда — уже несколько лет он обещает себе, что скоро перевезёт мать в нормальное жилище, но пока всё никак. Вся жизнь Марка теперь преисполнена магии, которую он так стремился отыскать, и его дорога назад загублена окончательно. Сам он перебивается на диване в квартире Учителя, тщательно скрытой от посторонних глаз и доверенной ему одному, Марку — и он готов прыгать от счастья только от того, что именно его посвятили в тайну. Марку неведомо, что магия может быть иной, и что тьма, расползающаяся по каждой комнате и отбирающая у его матери остатки жизненных сил — не то, как должно выглядеть истинному волшебству.
Но Марк каждый раз с упоением заблуждается.
Вот он приходит домой — и снова видит её, темноту, скользящую вдоль стен; он может чуять её запах, пробовать на вкус, сминать пальцами и перебирать после выхода. А ещё, теперь, он может видеть чужую кровь, уродливые тёмные сгустки в углах их неприступной обители, слышать сквозящую тишину и не получать ответа на свои возгласы. Учитель — тот самый — больше никогда не вернётся, уже ничему не сможет научить и некому будет оплачивать его, Марка, скудное проживание.
Петля вокруг шеи с каждой секундой затягивается всё туже — Марк знает, что ему стоит хлопнуть дверью и выбраться за порог, но почему-то остаётся внутри, прикрывает веки и позволяет телу расслабиться.

Стивен уходит из жизни стаи с оглушительным треском, хлопает дверью (раз, другой), разбивает костяшки пальцев в кровь и чувствует почти что рычание, рвущееся наружу из горла. Злость кипит в нём, поднимается вверх по позвоночнику, горячей волной охватывает тело и спускает все внутренние предохранители с крючка. Стивен чувствует — они горят вместе с ним, с остатками его светлых детских воспоминаний, дружеских похлопываний по плечу и ощущением себя частью чего-то большего. Стивен знает, что уже никогда не вернётся домой.
— Следующий пункт назначения — Нью-Йорк.
Из Чикаго он бежит, не оглядываясь. Крупицы воспоминаний, подавленные огромным волевым усилием, так и просятся наружу — кровь на волчьей шерсти, раны, что не излечить, и покорные волки, смиренно приветствующие нового вожака. Негласные законы оборотней, внезапно обратившиеся против него после долгих лет совместной жизни. Стивен знает, что стая обязана принять того, кто смог одолеть их лидера в поединке — но мысли о предательстве водят в голове хороводы и не покидают сознания; они должны были, должны были, должны были сделать хоть что-то. Погибший Грэм приходился Стивену отцом — тем самым, что когда-то предоставил выбор.
— Обязательно посетите наш Бэттери-парк!
Стивен скалится в ответ на приветственные улыбки и первое время живёт затворником — опасается (надеется), что его будут искать, но никто не ищет. Волчьи законы безжалостно вычеркивают всех тех, кто не способен им подчиняться. К тому же, он никогда и не был полноценной частью стаи — в нём не живёт оборотень.
И потому Стивен учится жить один. Хорошо осведомленный об устройстве Сумеречного Мира, обладающий необходимыми навыками, он воплощает давнее желание и претворяет в жизнь своё увлечение артефактами — в течение нескольких лет Стивен становится тем самым человеком, к которому идут, если нужно найти что-то, что больше обнаружить никто не способен.
Только Стивен Линдси знает необходимую легенду, в которой указано, как отыскать ту самую карту, только у Стивена Линдси можно купить парочку амулетов, тщательно скрывающих демоническую метку на теле, только Стивен Линдси сможет отыскать беглого вампира, отбившегося от клана и нарушившего их предписания.
Единственное, чего Стивен не может — забыть. Память служит ему вечным проклятием.

Джон не помнит ничего, что было 'до' — одна сплошная полоса страшной аварии в самом центре города разделяет его жизнь на две фазы, никак друг с другом не связанные, и Джон мечется по сплошной между ними, опасаясь заглядывать за обе стороны. Он уже свыкся с чувством потерянности и отсутствием каких-либо шансов на выздоровление — научился скупо кивать, принимая очередные соболезнования друзей, видя тоскующие взгляды родителей и невесты, что стала чужой за одно мгновение.
Джон — вереница непонятого, неопознанного; единственный человек, которому удалось выжить при самых загадочных обстоятельствах, сумевший выбраться из горящего автомобиля и доползти до сравнительно безопасного участка земли. Джон не верит в чудеса и в совпадения, он ничего не помнит — но знает, здесь что-то не так.
— Пойдём со мной.
Этот голос уже которую ночь зовёт Джона по ночам. Голосу известно его имя, известно его прошлое, за ним хочется следовать — но Джон, почему-то, не поддаётся. Изо всех сил сопротивляясь стремлению направиться за неизвестным, он вжимается лицом в подушку и перебирает пальцами молитвенные чётки на прикроватной тумбочке. Джону не помогают мольбы, но он боится, что смерть заберёт ей предначертанное — кто-то отвоевал Джона по неизвестным ему самому причинам, однако старуха с косой едва ли прощает подобные осечки.
Жизнь в страхе не утомляет Джона — это, хотя бы, не пустота.
— Пойдём со мной, Джон.
Однажды он устаёт блуждать на ощупь и принимает решение — поднимается с кровати, натягивает ботинки, куртку и делает шаг за порог. Голос в его голове звучит всё увереннее, с каждым движением Джона становится громче и звучнее, с каждым дуновением ветра на улице преисполняется мрачного торжества. Джон приходит к заброшенному отелю со странным названием и у входа его встречает Голос — у него налитые кровью глаза, острые клыки и приторное дыхание, становящееся всё ближе и застигающее врасплох.
Джону больно, когда вампир пьёт его кровь — жадно, делая перерывы на тяжёлые вдохи и выдохи без надобности; Джон приходит в себя утром, в кровати, однако на сей раз он помнит. Он обещает себе, что справится с этим — что больше никогда.
В прошлом Джон никогда не врал себе, но к счастью, уже не знает об этом.